«…на землю Торяни…»

Окончилась битва. Уцелевшие друзья, братья и товарищи попали в половецкий плен и на болотистом берегу реки Каялы победители разобрали их как заложников по своим поселкам: «…ту пир докончаша храбрые русичи; сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жалющами, а древо с тугою ко земли преклонилось…» (перевод 1800 года М.-П.). Д.С. Лихачев в 1955 году переписал этот старорусский текст на современный русский язык: «…тут пир закончили храбрые русичи; сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую. Никнет трава от жалости, а древо с горем к земле приклонилось…».

Это один из нескольких сотен примеров, когда исследователь механически переписывает текст первопереводчиков, хотя они сами не уверены в точности своего перевода.

Если эти строки подвергнуть побуквенному палеографическому анализу, то это будет вы глядеть так: «…ту кровавого вина не доста; ту пир докончаша храбрии русичи, свады потопша, а сами полегоша за землю Рускую. Ничить трава жалющами, а древо с тулою ко земли превранилось…», т.е.: «…там кровавого вина не хватило, там пир завершили храбрые русичи , беглецы утонули — тоже погибли за землю Русскую. Вытоптана трава на поле боя, а древки (копий), (луки) с колчанами по земле разбросаны…».

Дальше автор «Слова о полку Игореве» продолжает рассказывать о последствиях поражения русских полков у соленых озер Торяни. Но этот рассказ так запутан переписчиками поэмы, что его подробное описательное содержание превратилось в своего рода народное сказание или плач из каких-то русских былин или песень существовавших тогда в северных княжествах Киевской Руси: «…Уже бо, братие, не веселая година востала, уже пустыни силу прикрыла. Востала обида во силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, восплескала лебедиными крылы на синем море у Дону; плещучи упуди жирня времена…». Так перевел А.И. Мусин-Пушкин в 1800 году. Академик Д.С. Лихачев почти дословно перенес его в свою хрестоматию: «…Уже ведь, братья, невеселое время настало, уже пустыня войско прикрыла. Встала обида в войсках Даждьбога внука, вступила девою на землю Трояню, всплескала лебедиными крылами на синем море у Дона; плеская прогнала времена обилия. Борьба князей против поганых прекратилась…».

В своем объяснении к этим образнонародным моментам в тексте «Слова» Д.С. Лихачев пишет: «Образ девы-обиды, лебеди-девушки, плещущей лебедиными крыльями, типичен для народной поэзии: «Эта белая лебедушка поднималась от синя моря на своих крыльях лебединых, садилась она на черлен корабль, обернулась красною девицей», «Знать судьбинушка по бережку ходила, страшно-ужасно голосом водила, во длани судинушка плескала», «белой лебедью воскликати, красной девицей восплакати…».

Другого «объяснения» нельзя было ожидать, т.к. все, что было написано в сомнительном первопереводе, академиком было принято за «чистую монету». Исследователей и переводчиков «Слова» должно было насторожить то, что после реального описания сражения автор поэмы вдруг «заговорил» песенно-былинным народным языком. Такой «разговор» автора совершенно не соответствовал той критике баяновских полусказок, о чем он «говорил» в начале поэмы…

После моей палеографической расшифровки весь «песенно-былинный» отрывок зазвучал так: «…Уже бо, братие, не веселая година востала: омже пустыни сеноч прикрыла во стада сбира во силах Даждьбожа внука, вступила рекою на землю Торяню, восплекала ропатными хвылы на синем озере у Донеца. Прошуме убуди жизню времена усобице князем…», т.е.: «…Уже ведь, друзья, невеселое время настало: гибель в эту ночь степь скрывала — в стада собирала арканами Даждьбога внуков, окружила рекою на земле Торяни, захлестнула солеными волнами на синем озере у Донца. Прошумела тревожная жизнь времен усобиц княжеских…».

Таким образом, ничего не осталось «типичного от народной поэзии», как об этом писал академик Д.С. Лихачев. Все воплотилось в нормальное описание автором «Слова о полку Игореве» той обстановки, которую он, возможно, сам видел и пережил.