«…мечи калатушныя…»

«Ни одно из произведений древней Руси не может быть сравнено со «Словом о полку Игореве» по обилию упоминаний в нем оружия. «Слово» могло бы служить учебным пособием при определении всего комплекса применявшегося в то время оружия как для нападения, так и для защиты (доспехов), как рукопашного, так и метательного и — что самое главное — огнеметного («смагу людем мычючи в пламяне розе»), а так же при действии шереширов-сариссари…».

Так пишет военный историк В.Г. Федоров о вооружении русских полков в конце ХII века. Рассматривая каждую единицу вооружения, он указывает, что старинное вооружение славян — мечи — постепенно заменялось более легкими саблями, которыми были вооружены кочевники; засапожные ножи и копья были у всех воинов. «…Красные щиты русских имели удлиненную миндалевидную форму. В случае необходимости воины втыкали их в землю для образования защиты в виде ограды…» Круглые щиты кочевников были более удобны в конном бою, поэтому они постепенно вытеснили длинные у русских. Луки — самое распространенное оружие, но были и самострелы, тоже заимствованные у кочевников. В Западной Европе самострелы тогда еще не применялись. После многократного переписывания поэма получила огромное количество ошибок, искажений, поправок, приведших к сильному «затемнению» ее текста «на выходе», т.е. к XVI веку, когда она в последний раз была переписана в Мирожском монастыре возле Пскова. Поэтому следует более осторожно относиться и к названиям оружия. Копья упомянуты были первыми. Т.к. это деревянное оружие недолговечно, его использовали в момент столкновения с врагом, а потом, после поломки, выбрасывали: «Хощу бо — рече — копие приломити конец поля Половецкого…» («…хочу, говорит, сломать копье свое в начале поля Половецкого…»).

Сразу же за копьями в тексте «Слова» появляются «сабли»; именно сабли, а не мечи. Речь идет о курянах, которые были соседями половцев и раньше позаимствовали у кочевников это легкое оружие: «…тули отворени, сабли изострены» («…колчаны открыты, сабли наточены…»).

Автор поэмы и в этом случае (через оружие курян) подкрепляет версию, что он сам курянин. Если бы он был родом из какого-нибудь центрального или северного княжества, то «вооружил» бы курян тяжелыми европейскими мечами.

Черленые щиты четыре раза упоминаются в тексте поэмы. Академик Д.С. Лихачев так объясняет выражение «черленые щиты»: «…Что касается до щитов, то они в XII веке были легкие деревянные, миндалевидной или овальной формы, оковывались железом. Черлень, в которую были окрашены щиты русских, — яркая розово-красная краска, которую изготавливали из особого насекомого — червеца…». Странным является то, что ни в одной летописи, где упоминалось вооружение русских воинов, не говорилось о цвете щитов, окрашенных червецом. «Черленые щиты» (так же как и «Днепр Словутич») впервые появились в «Слове о полку Игореве», но не в первотексте, а после переписывания поэмы любителями чтения в XIII-XVI в.в. Не в пользу «розово-красных» щитов и первое, и второе их упоминание в том месте, где автор поэмы рассказывает о ночном марш-броске русских полков от брода у Сальницы, на Донце, в Торянь: «…лисицы брешуть на черленые щиты…» Как говорит пословица, «ночью все кошки серы», так и цвет щитов в темноте определить даже лисам невозможно. Как говорят профессор В.Г. Федоров и академик Д.С. Лихачев, щиты имели удлиненную, овальную, миндалевидную форму». При свете звезд можно еще было различить форму длинных щитов, но не цвет.

Второе упоминание черленых щитов относится к тому времени, когда русские полки, переночевав в степи в нескольких километрах от соленых озер Торяни, очутились в окружении огромной половецкой орды: «…Долго ночь мрькнеме. Заря свет запала, мгла поля покрыла; щекот соловий усне, говор галичь убуди. Русичи великия поля черлеными щиты прегородиша…» — это перевод А.И. Мусина-Пушкина; у Д.С. Лихачева то же самое, только на современном русском языке.

После моей палеографической расшифровки эти строки звучат так: «…Долго ночь жевриет, заря свет запала, мгла поля покрыла; щебет славий усне, говор галич убуди. Русичи великая поля челнеными щиты прегородиша…», т.е.: «…Медленно ночь бледнеет, утренняя звезда рассвет зажгла, холодный туман поля покрыл; щебет соловьиный уснул, говор галок пробудился. Русичи большое поле челнообразными (длинными) щитами огородили…». В таких условиях, когда только «ночь бледнеет» цвет щитов определить нельзя, а вот благодаря тактическому приему, когда длинные щиты (челнообразные, миндалеобразные, овальные) одним концом втыкаются в землю, то создается круговая оборона. Ясно, что автор «Слова» не о цвете щитов писал, а называл именно этот военный прием с длинными щитами. Когда половецкая орда со всех сторон окружила полки русских и должен был вот-вот начаться бой, автор «Слова» второй раз пишет о челнообразных, длинных щитах. Это было на рассвете, и розово-красный цвет щитов (если он вообще был различим в предрассветных сумерках) не был главным фактом. Частокол из длинных щитов — вот что было главным в обороне русских полков.

Челнообразность щита использовалась русскими не только в бою, а и после боя. «Челнеными» — челнообразными щитами накрывали тяжело раненых, умирающих воинов, чтоб защитить их от нападения птиц и зверей: «…а сам под челнеными щиты на кровавой траве приклонен литовскыми мечи…», то есть: «…а сам под длинными щитами на кровавую траву повергнут литовскими мечами…» (мой перевод 1975 г.). Речь идет о князе Изяславе из Полоцка, который во время сражения с литовцами был тяжело ранен и умирал на поле боя, прикрытый длинными щитами.

Харалужные мечи, копья тоже несколько раз упоминались в поэме:
«…гремлети о шеломы мечи харалужными…»;
«…трещат копиа харалужныя…»;
«…притрепал своими сильными полкы и харалужными мечи…»;
«…храбрая сердца во жестоцем харалузе скованы…»;
«…главы своя подклониша под тыи мечи харалужныи…»;
«…молотят чепы харалужными…».

По поводу этого оружия академик Д.С. Лихачев пишет: «…мечи харалужные…» — неоднократно встречающееся в «Слове» прилагательное «харалужный» и существительное «харалуг», по-видимому, обозначают «булатный», «булат». Происхождение слова «харалуга», «харалужный» остается до сих пор неясным…».

Оно осталось «неясным», потому что исследователи от предположений не перешли к палеографической расшифровке загадочных слов в тексте поэмы.

Мне это удалось, в том числе и «харалугу» расшифровать. Об этом прочтении речь пойдет немного позже. Один из специалистов по древнему оружию, кандидат исторических наук А. Кирпичников, высказал предположение, что «харалужный» — это искаженное слово «королевский», так как мечи, дошедшие (в музеях) до наших дней, в своем большинстве изготовлены были в европейских странах. Некоторые исследователи делают предположение, что мечи «харалужные» — это «мечи смертоносные». Тогда как понимать слова «…храбрая сердца во жестоцем харалузе скованы…»?

Академик Д.С. Лихачев почти догадался в своем предположении, что «харалуг» — это булат, но только «почти». На самом же деле «булат» — это чистая углеродистая литая сталь, которая применялась при изготовлении холодного оружия. Литые булатные заготовки подвергались горячей обработке путем ковки, чтоб придать изделию нужную форму…

В старорусском языке слово «ковать» звучало иначе — «колотать». Словарь В.И. Даля толкует это слово так: «колоколить — звонить, трезвонить, колотать — укр. — звонить, колотать — звонко стучать». Следовательно, «калатушные (харалужные) мечи» — отбитые на звонкой наковальне — «мечи кованые». Моя палеографическая расшифровка обнаружила четыре буквы, небрежно начертанные переписчиками XIII-XVI вв., которые слова «калатушные» превратили в «харалужные».

О «живых шереширах» (жалистых шершнях) уже было написано в моей работе «хана поборате». В своем «слове золотом» киевский князь Святослав обращается за помощью к волынским князьям и говорит: «…Ингварь и Всеволод и все три Мстиславичи, не худа гнезда шестокрилци! Не победными жребии себе власти расхитисте» (перевод 1800г.). Академик Д.С. Лихачев эти строчки переводит так: «…не худа гнезда соколы…», т.е. оружием в переводе и не пахнет. Затем он дает пространное объяснение «…У сокола оперение крыла делится на три части (большие маховые, малые маховые перья и крылышко). Всего у сокола как бы шесть крыльев. Отсюда название сокола «шестокрылец…». Возможно, с точки зрения орнитологии (науке о птицах) это и так, но вот слово «шестокрылец» в словаре В.И. Даля толкуется так: «…Шестокрилци — шестоперы — палица, булава, кистень, пернат, перяник, буздыхан, жезло о шести перьях или чеканных крыльях, т.е. пластинках на ребро. «За царем шли ближние его люди со щиты, и с булавою, и со шестопером». «Гетманы малороссийских казаков нашивали шестоперы». В энциклопедии сказано: «Шестопер — род булавы, у которой вместо шара насажена головка, составленная из шести перьев (щитков); употреблялся как холодное оружие».

После моей палеографической расшифровки и толкования слов по В.И. Далю получилось следующее: «…Олеговичи храбрые Ингварь и Всеволод! Одевайте доспехи к бою! И Мстиславичи все трое — (вы) не из дырявого колчана шестоперы на взнузданных жеребцах владения свои завоевавшие…». Гнездо — на старорусском языке (по В.И. Далю) — колчан полный стрел. О последней строчке «на поводными жребии себе власти расхитисте…». Академик Д.С. Лихачев сказал: «…Исторический смысл этих слов неясен…» Что же тут «неясного»? — на взнузданных жеребцах завоевали себе новые земли… Смысл был утерян переводчиками, когда «гнездо» и «соколы шестокрылци» «затемнили» рассказ о волынских князьях. Исследователи текста «Слова» (в прошедшие 200 лет) даже не подозревали, что здесь речь идет совсем не о птицах, а об оружии рукопашного боя. «…кое ваши златыи шеломы и сулицы ляцкыи и щиты…»? спрашивает в своем «слове золотом» Святослав у этих же волынских князей». Академик Д.С. Лихачев эту строчку перевел так: «…где же ваши золотые шлемы и копья польские и щиты?...». Потом он дает объяснение, что Волынские князья в своей родословной имели примесь польской крови, часто получали помощь военную из Польши, а это, мол, и есть объяснение тому, что у волынских князей «сулицы ляцкие» — польские.

В словаре В.И. Даля есть толкование слова «сулицы»: « — это ручное холодное оружие, род копья или рогатины, меткое копье». Таким образом, легкое копье для метания — это дротик метательный. Он должен быть удобным для бросков, легкий, но не «польский». «Национальность» копья появилась все при том же небрежном переписывании поэмы. После моей палеографической расшифровки «ляцкыи» превратилось в «лязкыи», а словарь В.И. Даля это новое (и тоже непонятное) слово растолковал так: «лязкыи — лязговина — лящина, лещина, орешник, лязговый — ореховый».

На современном русском языке эта строка звучит так: «…Где же ваши шлемы золотые, дротики ореховые и щиты?..».

В «Слове о полку Игореве» два раза упоминаются русские «шеломы золотые» и один раз «золоченые шеломы». Несколько раз их называют просто «шеломы». Златокованые боевые шлемы из сплошного золота, по-видимому, не использовались русскими воинами, а, скорее всего, это были обычные шлемы, покрытые золотильным золотом: позолотное золото, раскатанное на тонкие листочки, укреплялось на железных шлемах особым способом.

Шлемы половецкие (как и сулицы волынских князей) в переводе А.И. Мусина-Пушкина и Д.С. Лихачева тоже имели «национальность»: «…Поскепани саблями калеными шеломы оварьскыя, от тебе яр туре Всеволоде!..» Автор «Слова», рассказывая о первом дне боя в Торяни у соленого озера, еще раз называет мечи калатушные — кованые (харалужные) и «сабли каленые», которые имелись на вооружении в полку курян. Оварскую «национальность» половецких шлемов академик Д.С. Лихачев объясняет так: «…Авары известны в «Повести временных лет» под именем «обров». Авары появились на северных берегах Черного моря в V веке. Летописец отмечает полное исчезновение этого племени («погибоша аки обры») в IX веке». Разница заметна уже в том, что в переводе Д.С. Лихачева и в его объяснении называются «аварские» шлемы как и в переводе А.И. Мусина-Пушкина, «оварьскыя». После моего палеографического анали за «национальность» половецких шлемов исчезла: «…Поскебаны саблями калеными шеломы оканьскыя от тебе, яр туре Всеволоде». Слово «оварьскыя» переделано переписчиками поэмы из слова «оканьскыя», которое толкуется В. Далем так: «оканьный — жалкий, несчастный, окаивать, окаять — признать отверженным, проклятым, окаянным. Окаянный (курск.) — проклятый, несчастливый, жалкий несчастный грешник». Следовательно, в переводе на современный русский язык эта строка будет читаться так: «…Посечены саблями калеными шлемы окаянны тобою храбрый тур Всеволод, осудивший…».

В «Слове о полку Игореве» кроме мечей кованых — «калатушных» упоминаются «железные полки» 2 раза, «оковы железные» и «железные молодцы». Автор «Слова», рассказывая о походах киевского Князя Святослава в Половецкие земли, когда он «…притрепал своими сильными полкы и харалужными мечи…», «…притоита холмы и яругы, взмути рекы и озеры, иссуши потокы и болота. А поганого Кобяка из луку моря, от железных великих полков половецкых, яко вихрь выторже…» (так перевел А.И. Мусин-Пушкин). Академик Д.С. Лихачев повторил дословно весь перевод А.И. Мусина-Пушкина, подправив: «…А поганого Кобяка от лукоморья…» В «полках» получается какое-то несоответствие: русские полки «сильные», а половецкие «железные великие». В «железе» скрывается «темнота», занесенная в текст переписчиками поэмы.

После моей палеографической расшифровки затемненная часть отрывка читается так: «…а поганого Кобяка из лук у моря от жерелных полков великих половецких, яко вихрь выторже…», т.е.: «…затем иноверца Кобяка из седла у озера от шумных полков больших половецких словно смерчь выхватил…». «Из лук у моря» расшифровывается по словарю В.И. Даля:

лук — лука, седельная лука — их две: передняя и задняя;
море — соленый водоем — и море и озеро — все море;
жерелных — жерелить, кричать, шуметь, орать.

О шумных — «жерелных» (а не железных полках) походах упоминает автор «Слова», когда рассказывает о Галицком князе Осмомысле: «…подпере горы угорскыя своими железными полкы…» (1800 г.). В моем переводе: «…подбере горы Угорскыи своими жерелными полки…», т.е.: «…подчинил (себе) горы Карпаты своими шумными походами…».

По-настоящему «железными» остаются оковы, которые одели половцы на кн. Игоря и Всеволода. «…Уже соколома крильца припешали поганых саблями, а самих опуташа в путины железны» (1800 г.) — «…Вместо этого сокольи крылышки уняли саблями неверных, а самих увязали в оковы железные…» (мой перевод, 1975 г.).

«Железо» настоящее осталось в боевых доспехах войск Владимиро-Волынского князя Романа-отважного и неутомимого борца с половецкой ордой кн. Мстислава: «…Суть бо у ваю железными паробци под шеломы латиньскыми. Теми тресну земля и многы страны…» (1800 г.) «…Но главное — у вас есть железные парни под шлемами латинскими. Дрожит под ними земля в разных местах…» (мой перевод 1975 г.).

И в завершении своего очерка расскажу о «темноте», обнаруженной мной в конце поэмы. Речь, естественно, пойдет об оружии.

Если у русских были шлемы золотые и золоченые, то у половцев были стрелы золоченые: «…Аже сокол ко гнезду летите — соколича растреляеве злачеными стрелами…» Такими дорогими стрелами предлагал Кончаку хан Гзак подстрелить убежавшего из плена князя Игоря. Археологические данные не подтверждают, что такое оружие (стрелы) «разового» пользования делали из золота или золотили. В бронзовом веке, а это было 6 тыс. лет назад до половцев (4-1 тыс. до н.э.), их отливали из бронзы (смесь серебра и меди), но не из золота.

После моей палеографической расшифровки «золотые стрелы» превратились в «отточенные стрелы» «…Говорит Гзак Кончаку: «да ведь сокол к гнезду (своему) летит — расстреляем соколика своими стрелами отточенными…».